Павел Ходорковский: ждем августа 2014-го

Foto: Карли Сауль/SCANPIX

По словам Павла Ходорковского, сына самого известного российского заключенного, его отец всегда считал, что за все свои поступки человек должен сам нести ответственность.
 

В Таллиннской портретной галерее до 13 нояб­ря открыта выставка «Тюрьма и воля», экспозиция фотографий и личных вещей самого известного российского заключенного — Михаила Ходорковского. Побывавший на открытии выставки сын Михаила Ходорковского, президент Института современной России (Нью-Йорк) Павел Ходорковский (28) рассказал Postimees о том, почему он сейчас не возвращается в Россию и почему, по его мнению, современная Россия требует перемен в управлении страной.

Что вы чувствуете, когда смотрите на эти фотографии, когда ваш отец был еще дома?

Смесь сожаления и благодарности. Сожаление, потому что я действительно очень давно не видел отца. На протяжении последних десяти лет у нас не было возможности с ним пообщаться не по телефону, не по переписке, а вживую. И благодарность, потому что есть возможность рассказать его историю здесь в Таллинне и есть люди, которым не безразлична его судьба. Это действительно очень ценно, потому что поддерживает отца.

На выставке вы общались с композитором Арво Пяртом и его сыном...

Я был рад увидеть Арво Пярта и его сына. Арво попросил меня передать отцу, что он часто о нем думает и искренне поддерживает. Он также принес диск с записью своей симфонии, посвященной отцу, и подписал его.

Вы уже говорили с отцом о выставке в Таллинне?

У меня пока не было возможности поговорить с отцом, но я обязательно ему передам, что выставка проходит успешно. Уверен, что ему будет очень приятно, что его поддерживают во всем мире. У него есть 15 минут каждые выходные, чтобы позвонить семье. Так что я надеюсь, что у нас будет связь, и я расскажу ему об этом.

Каким отцом он был для вас?

Прежде всего отец настаивал на том, чтобы все решения дети принимали сами и несли за них ответственность, таково было его родительское кредо. Очень часто мне хотелось бы получить от него более конкретные советы и наставления, но он старался избегать этого, потому что хотел, чтобы за свою судьбу дети отвечали сами, строили свою жизнь сами, а не были бы привязаны к тому, что от них хотят родители.

Что вы чувствовали десять лет назад, когда отца посадили? Вы рассказывали, что мать позвонила вам — и для всех вас жизнь изменилась навсегда.

Действительно, это было большим сюрпризом для меня. Несмотря на то, что мы ожидали возможного ареста. Отец сам говорил мне, что это может произойти, когда мы с ним виделись в последний раз в сентябре 2003 года.

Что он вам сказал?

Он сказал, что есть риск, что его арестуют, что это, пожалуй, последнее, что осталось сделать российской власти, исходя из происходящего в стране на тот момент. Я не понимал, почему отец, зная это, возвращается обратно домой. Но он так спокойно об этом говорил, что я не стал с ним спорить. Когда моя мама позвонила мне 25-го (25 октября 2003 года. — Ред.) и сказала, что отца арестовали, конечно, это был шок. Несмотря на то, что он мне об этом говорил, все равно я до конца не верил, что это может произойти.

Уже десять лет, как он сидит в тюрьме. Предполагал ли он тогда, что это затянется так надолго?

Ну конечно, он не мог представить себе тогда, что это растянется на десять лет, он преследовал одну цель: хотел доказать свою невиновность в суде. Возвращаясь в Россию, он понимал, что ему, возможно, придется сесть в тюрьму, но он рассчитывал на то, что будет справедливый суд, открытый процесс, и ему удастся доказать свою невиновность и защитить людей, других сотрудников компании «ЮКОС», которые оказались невольными заложниками ситуации.

Но, к сожалению, как мы знаем, суд был полностью под контролем власти, и мой отец стал политическим заключенным. У него не было возможности отстоять свою правоту, потому что одна судья, потом коллеги — фактически все суды, через которые ему пришлось пройти, — оказывались под огромным давлением Кремля.

Сначала вашему отцу и Платону Лебедеву дали один срок, потом сократили на два года, потом еще на два месяца. Как вы думаете, для чего это делается — чтобы создать видимость честного судебного процессa, иллюзию того, что делом действительно занимаются?

Мне сложно судить, но могу сказать одно: я очень надеюсь, что отец выйдет на свободу в ближайшее время.
Вы думаете иногда, что скажете отцу, когда наступит август 2014 года, когда он и вы будете вместе?
Знаете, я стараюсь не планировать этот момент... Не хочется сглазить, не хочется как-то представлять себе этот день, пока он действительно не случится. У нас так много времени упущено, когда у нас не было возможности полноценно общаться, поэтому нам обоим есть что друг другу рассказать.

Он и внучку не видел.

Я думаю, что для него самой приятной вещью после освобождения будет встретиться со своей первой внучкой, моей дочкой, ей в декабре исполнится четыре года.

Приезжавший недавно в Таллинн Гарри Кас­паров в беседе с Postimees сказал, что в России грядут перемены, поскольку наблюдается смена поколений, и молодые не хотят видеть Путина у власти. Как вы считаете, Россию действительно ожидают перемены?

Я считаю, что скоро действительно произойдут перемены. Я согласен с Гарри Кас­паровым в том, что молодое поколение не то, что готово к переменам, оно уже активно требует этих перемен. Но я бы добавил, что поколение, которому импонирует имидж нынешней власти, тоже начинает сомневаться в том, что это правильный курс для нашей страны — и не потому, что они задумываются о демократии.

В повседневной жизни вряд ли кто-то задается вопросом, правилен или нет тот или иной политический строй в стране, но люди начинают замечать, что правительство не стоит на страже их интересов, не помогает им, когда случаются такие стихийные бедствия, как наводнения последних лет, пожары, когда люди оказываются на улице без помощи, потому что экстренные службы недофинансированы и государство не готово оказать необходимую поддержку. Конечно же, люди начинают задаваться вопросом, действительно ли это та власть, которая нам нужна, стоит ли за нее голосовать в будущем.

На прошлой неделе был вынесен приговор по делу Алексея Навального — пять лет условно. Вы следили за процессом? Как вы думаете, почему такое решение было принято?

Безусловно, это важный процесс, и я следил за его развитием, тем более, что наша организация — Институт современной России — поддерживает контакты с Алексеем. Почему срок оказался условным? Возможно, власть решила не обострять ситуацию, особенно после того, как Навальный получил более 27% голосов на выборах мэра Москвы. Посмотрим, что будет дальше.

Вы живете в Нью-Йорке, собираетесь ли вернуться в Россию, и если да, то когда это может произойти, на ваш взгляд?
Я на это надеюсь, но на сегодняшний день я не вижу, как в ближайшем будущем я бы смог жить и работать в России. При нынешнем политическом режиме и при той экономической ситуации, которая сложилась в нашей стране. России нужна модернизация экономики. Я занимаюсь бизнесом, который на сегодняшней день в России не востребован: это энергосберегающее оборудование. Я не думаю, что сейчас я смог бы найти применение своим навыкам в России.

Опасаетесь ли вы за свою жизнь? Боитесь того, что случилось с отцом, что случилось со многими людьми, которые не хотят путинского режима?

Я не боюсь за себя, потому что мне посчастливилось практически все время проводить в США, я боюсь за своего отца, потому что он в тюрьме в России, а это далеко не самое приятное место. Как известно, российские тюрьмы не отличаются хорошими условиями содержания, поэтому больше я беспокоюсь за своего отца.

Как сейчас его здоровье?

Все нормально. Знаете, мой отец никогда не жалуется на свое здоровье, и я думаю, что нам просто повезло, что в этом плане все нормально. Опять же, как вы наверняка слышали, с медициной в российских тюрьмах тоже очень плохо, поэтому я благодарен судьбе, что у отца более-менее все нормально со здоровьем.

Будем надеяться, что в августе следующего года, спустя десять лет вы вновь будете вместе, и мы будем брать интервью не только у вас, но и у вашего отца.
Я тоже на это очень надеюсь. Aвгуст 2014-го!